Прощание
Подвиг в войну – основная мера гражданственной ценности человека. Многих из тех, кто устанавливал эту меру, уже нет, а те, что здравствуют, крепко постарели и сдали. Не узнать в них бывших фронтовиков, кто ходил в атаку, лежал в окопах, а то и просто в болоте, под кустом с ПТР или пулемётом, держал свой сектор обстрела. Не узнать и героев труда, стоявших у домен, рудокопов, киркой да лопатой добывавших руду, лесорубов, под пилами которых валились дикие башкирские урманы.
Далеко отошла весна 45-го. Красивая, светлая, молодая. Точно невеста в подвенечном платье, цвела она – тихая и всеобещающая. Не знали мы, женихи, что не будет у нас больше такой весны, что лишь раз бывает она в жизни.
Вспоминаю проводы домой первых демобилизованных «старичков». Волжанин Смыслов Василий Иванович – грузчик, или «крючник», как он сам себя называл. Страстный любитель песни, он, бывало, вместо «Ванька-ключник, злой разлучник» затягивал «Ванька-крючник, злой разлучник, разлучил князя с женой…». Уезжая, наш заряжающий прощался со своей «катюшей» — брал её за лонжероны, трогал длинные блестящие снаряды, поглаживал поворотную плиту: «Эх ты! Отходили мы с тобой, Катя, отшлёпали, отгремели!». Собирали Василия Ивановича всей батареей: проверяли, не забыл ли чего, прихватил ли подарки, сами одаривали его, завидуя. Мы пока оставались в Визельбурге. И там, далеко-далеко от дома, на берегу бурной речки Визель, обнял Василия Ивановича перед полком командир, расцеловал. Уезжал домой и краснощёкий, голубоглазый казанский татарин Ахметов Асан, звавший всех солдат и командиров «синок». Обнял и его полковник Олейник Иван Иванович:
– Ну, отец, спасибо! Передавай привет Волге. Спасибо, спасибо! – и долго тряс ему руку.
Закинули старики за спину вещмешки, поправили лямки, и повёз их шофёр командира полка на виллисе на КПП, хотя до него было не больше 400 метров…
Вспомнилось мне, как застал однажды татарина на посту с семечками. Было это в Болгарии, в большом селе, что в 80 километрах от Софии.
– Почему грызёте? Нарушаете закон.
– Эх, товарищ лейтенант, – вздохнул он, сплёвывая шелуху. — Закон… Мала-мала можно.
– Никому не дозволено!
– Синок! Закон – канат: можно под канат, можно над канат, – и вытянулся по стойке, хитро улыбаясь.
Первых провожали всем полком, с музыкой. Всё чаще теперь слышалось шутливо-заветное: «Вперёд! На восток!». Начиналось возвращение!
Словно волны, ударившись о берег, откатывались первые эшелоны. Возвращались кто в орденах и на крыльях, кто на костылях с пёстрыми нашивками ранений и контузий, неся металл не только на гимнастёрке, но и в теле. Кому что досталось…
И захотелось тогда всем нам жить! В боях не думали много о жизни – она, будущая, маячила впереди, где-то над Рейхстагом, в алом знамени, которое ещё предстояло водрузить. Не думалось ещё и потому, что были слишком молоды, мысли о доме расслабляли волю, делали нас мягче, а нужен был человек-кремень, солдат, способный на подвиг.
Теперь, встретившись, мы всё труднее узнаём друг друга, и всё с большей грустью глядим в глаза: «Где же вы теперь, друзья-одно-полчане, боевые спутники мои?»…
Источник:
Максимов, И. Прощание : [воспоминания о проводах домой первых демобилизованных «старичков» весной 1945 г.] / И. Максимов. – Текст : непосредственный // Белорецкий рабочий. – 2016. – 7 мая. – С. 5.