Любить семью и Родину
Иван Васильевич Точилкин помнит самый первый День Победы.
– У нас в школе, при входе, висела карта боевых действий, – рассказывает он. – Директор каждый день стрелками по информационным сообщениям рисовал продвижение наших частей…
И вот в один прекрасный день нам учителя говорят, что занятий не будет. Идите, мол, домой и скажите своим родителям, чтобы все приходили в клуб. Мы тогда в Ишле жили. Отец воевал, от него последнее письмо пришло из Дрездена. Мать осталась одна с семью детьми. Когда отец уходил на фронт, она была беременна седьмым…
Иван Васильевич необычайно подвижный человек. Я сижу в его квартире и никак не могу уговорить его присесть рядом. Он то начинает искать свои прошлые публикации, то отвлекается ещё на что-то…
Огромную часть своей жизни он работал фельдшером.
Об этом мы еще поговорим. А пока продолжим начатую картинку из его детства.
– Так вот, прибегаем мы в клуб, а там уже сидят фронтовики, которые пришли домой раненые. Помню Дубинина, начальника станции, он без руки был…
Сидят фронтовики, о чем-то говорят, ну а мы, ребятишки, смотрим радостно… Что с нас взять? Мы радуемся, что война закончилась, можно будет досыта хлеб кушать. Голодные же все были.
Иван Васильевич рассказывает, что муки давали на иждивенца всего сто пятьдесят граммов. Начинаем высчитывать, сколько это на семью, где семеро малых детей. Я не успеваю подвести итог, как Иван Васильевич восклицает:
– На неделю едва хватало…
– А родом мы из Узяна, – продолжает он. – Шла коллективизация, шуму вокруг этого было много. Кто-то говорил, что все под общим одеялом спать будем. У нас было большое хозяйство. Помню глухонемого дядю отца, неженатого, у него отдельный домик во дворе стоял. Еще снег лежит, он уже едет огород пахать…
И отец, чтобы не попасть в колхоз, увез всю семью на участок, где уголь выжигали. Там три печи были, уголь готовили для Узянского завода, потом для Белорецкого. Там мы семь лет прожили в самой тайге…
Потом был переезд в Ишлю, где отец стал работать грузчиком в леспромхозе.
– Помню, стучится двоюродный брат моей матери в окошко и кричит: «Сестра, сестра, война началась!»
Мать ему испуганно: «Может, тебя, Костя, не возьмут? У тебя же двое сирот». А он, надо сказать, один детей воспитывал, жену в Узяне лошадь растрепала (когда лошадь чем-то напугается, понесет, так и говорили в народе: лошадь трепет)… Ну, так вот, мать его жалеть взялась, а он ей: «Нет, я пойду, я партийный… А вот твоего Василия не возьмут, куда ж ему воевать – шестеро детей да еще один на выходе».
– Забрали обоих, — продолжает Иван Васильевич. – Маминого брата на фронте убили, папа вернулся.
Так получилось, что армейская служба Ивана Васильевича тоже проходила большей частью в Германии. Был он и в Дрездене, откуда в годы войны писал на Родину его отец. Иван Точилкин прошел все инстанции армейской службы: санинструктор батареи и полка, потом санинструктор медсанбата и армейского госпиталя. В Потсдаме ему было присвоено звание офицера.
Но не мене ценным в своей биографии он считает работу на поприще здравоохранения нашего района.
Иван Васильевич рассказывает о своей работе фельдшером. В его повествовании несколько раз как-то непроизвольно мелькает фраза: «настоящие врачи». Это те, с кем ему довелось встретиться в его практике…
И совсем не значит, что сегодня они не настоящие, просто в ту пору все медработники готовы были жертвовать собой.
Впрочем, и сегодня многие жертвуют, и эпидемия коронавируса это показывает…
– Помню полковника медицинской службы Василия Николаевича Фадеева, – рассказывает Иван Васильевич. – Удивительный человек, замечательный врач и большой эрудит.
Иван Васильевич работал в Ассах, в Кузъелге. Глушь беспросветная! Врач на деревне – больше, чем просто врач. В те годы народ особенно не разбирался, кто ты – фельдшер или доктор. Почет одинаковый.
– Я два раза лес сплавлял по Белой, – с некоторой гордостью говорит Иван Васильевич и рассказывает об этом.
Лес в те годы сплавляли несколько месяцев. Это была тяжелейшая работа, строили плоты, на которых устанавливали небольшие дощатые домики. В них располагались общежитие, медпункт, баня, столовая, пекарня…
– В первый сплав сухое лето стояло, – рассказывает Иван Васильевич. – Белорецкий пруд и еще одно водохранилище копили воду… Потом напор пошел, и все наши бревна клубком встали. Переплелись, как веревки! Месяц стояли. Разбирали по бревнышку.
Помню, там много было латышей, литовцев. Им оружие в те годы не давали, они служили в трудармии…
Множество историй рассказал мне Иван Васильевич. Жизнь у него была во многом кочевой – из деревни в деревню.
Да он и остался бы на селе, если бы не желание дать детям хорошее образование. Переехал с семьей в город. Жена Валентина родила ему двух сыновей. А еще у них четыре внука, одна внучка, правнук и правнучка.
Чего только не случалось в жизни! Он чудом выжил, упав с товарного поезда по пути из Ишли в Белорецк, куда ехал по велению матери подшить несколько пар изношенных валенок.
А во время армейской службы чуть было не утонул в пруду, запутавшись в мотке проволоки, лежащем на дне, жизнь ему спас суровый сержант, которого он запомнил на всю жизнь… А однажды принимал роды у жены прокурора.
– Нам акушерка сказала перед этим: вы, мол, с ней осторожнее, а то еще мужу расскажет чего, – говорит об этом случае Иван Васильевич. – Мы, студенты, пришли на практику, а тут жена прокурора стала рожать. Она говорит, мол, уберите парнишек! Акушерка тихо нам: ничего, начнет рожать, обо всем забудет. Действительно, все обошлось благополучно, прокурорша даже благодарила нас потом…
Зато с деревенскими жителями Иван Васильевич всегда сразу находил общий язык. В Ассах придет к нему на прием бабушка и: «Эс аурта!»
Или дедушка: «Баш аурта!» Чего тут непонятного? У нее живот болит, у него голова, тем боле, что башкирский язык Иван Точилкин изучал еще в школе. Русского Ваню в деревнях шибко уважали.
Иван Васильевич рассказывает об одном случае, который считает самым сложным в своей фельдшерской практике. Это было своего рода испытание.
Раньше на лесозаготовки привлекали работников колхозов. Они пахать-сеять умели, а вот лес валить были не обучены.
– Одна девушка помчалась вдоль падающей сосны, как бы пытаясь убежать от дерева, ее зацепило верхушкой и буквально разворотило полголовы, – рассказывает Иван Васильевич. – Кровища! Привезли к нам. Мы смотрим: мертвая уже. А потом… нет, вроде дышит.
Я говорю Люсе Кузнецовой, своей напарнице: «Режь волосы!» Она вроде боится сначала, а потом срезала девушке волосы, пропитанные кровью, и мы наложили ей скобки, стянули их, хотя самостоятельно не ставили их никогда, только видели, как эту операцию делали врачи. Отправили в палату. Смотрим – задышала, задышала… Вот, не помню, как звали-то ее?
А вот лишь небольшой, но очень выдающийся и показательный штрих. Сегодня медработнику выплачивают один миллион рублей в качестве подъемных, если он едет на работу в село. А Иван Васильевич и всё его поколение ехали в саму глушь по заданию Советской власти. Фельдшер рассказывает, что в Кузъелге ему выделили халупу, где всегда было холодно, и он на работу в свою больничку приходил греться.
– Кстати, я помню тот день, когда отец с фронта вернулся, – как-то неожиданно произносит Иван Васильевич. Опять возвращаемся в его военное детство. — Мы в Ишле жили в избе, которую отец до войны успел поставить. Отцовы друзья после того, как его на фронт отправили, потолок накатали из бревен, соседи печку чугунную дали, мы откуда-то раму принесли, в стене окно вырубили и установили ее прямо без косяков.
– Жили! Никакие морозы были не страшны… И вот мать взяла лошадь, чтобы ехать на леспромхозовские делянки за хворостом, – продолжает Иван Васильевич. – Нагрузили в сани, увязали. Домой собрались ехать, видим – бежит моя сестренка к нам… Мать ее увидела и сразу рухнула. Она подумала, что похоронка пришла, и сестренка бежит сообщить об этом. Но все было наоборот. Оказывается, позвонили из Белорецка, сказали, что отец уже в городе, встречайте! Пришли мы на станцию, стоим горсткой, ждём. Мы-то, старшие, отца помним, а младшие нет. Мать дома осталась готовить… И вот появляется отец. Помню, на нем сапоги немецкие, я их потом носил долго…
Иван Васильевич делает паузу и о чем-то задумывается.
– С ним его родной дядя и брат из города приехали, оба с женами. У дяди, кажется, бутылочка была. Ну, все домой пошли, за стол сели, мать счастливая, картошку наварила, разговоры… Мы по углам сидим, тоже счастливые. Смотрим… – Иван Васильевич опять задумывается.
Я спрашиваю его: почему они победили, почему смогли выстоять? Те, кто были на фронте и те, кто работали в тылу? Сегодня последних величают «детьми войны», однако никак не решаются выделить их в льготную категорию.
– Понимаете, мой отец семью свою любил, – говорит Иван Васильевич. – И Родину… Да, все очень просто. Без лишнего пафоса. Именно так. Они любили свою Родину. И эту любовь не смешивали с отношением к существующей власти. К ней у русского крестьянина (а также башкирского, татарского и далее по списку) всегда несколько хмурое отношение. Это еще подмечали классики… Недаром же отец Ивана Васильевича ушел в тайгу от колхозной жизни. Сегодняшний день – не исключение. Впрочем, не будем об этом…
Совсем недавно Иван Васильевич Точилкин, ветеран здравоохранения Белорецкого района, отметил свой 90-летний юбилей. Успел до эпидемии и самоизоляции, когда еще можно было собираться всем вместе.
Кстати, к самой пандемии, как я понял, он относится вполне спокойно: дескать, видали и хуже. Но это уже другая тема.
Источник:
Точилкин, И. В. Любить семью и Родину : [о военном детстве беседа с ветераном здравоохранения Белорецкого района И. В. Точилкиным / записал И. Калугин] / И. В. Точилкин. – Текст : непосредственный // Белорецкий рабочий. – 2020. – 21 апреля. – С. 4.