«Моё нещестливое детство…»

Как это, наверное, страшно: из младенческого беспамятства врываешься в реальность, где тебя должны ждать мама с папой, пирожки с повидлом, кукла в цветастом платьице… а тут война. Без взрывов, выбитых стекол и тревожного гула. Но она, окаянная, забрала папку, мать изводит и из тебя голодом, точно соломинкой, последние силы тянет.

– Много ли я теперь вспомню? – по-ломовски окает пенсионерка Евдокия Михайловна Портнова. – Да и кому это интересно? Разве я одна такая? Нас ведь миллионы. А может, кто себя вспомнит, внукам расскажет… Умные-то люди дневники вели, а мы, темный народ, ничего не писали. Вот только ночью, бывает, как начну жизнь назад смотреть, плачу, остановиться не могу.

Когда началась война, Евдокии Михайловне было всего три года. Отец сразу ушел на фронт. Теперь не разобрать, то ли это память ухватилась за красную отцовскую рубашку, в которой он в последний раз махал рукой дочке, стоящей в окне, то ли это её фантазия, основанная на рассказах сестер и братьев, нарисовала сцену прощания. Через полгода отца не стало. Теперь известно, что погиб, а в то голодное время пришло извещение, что пропал без вести.

– Мать всё ждала, что отец вернется. Нас у неё пятеро было, – рассказывает Евдокия Михайловна. – Но духом она не падала, с детства была приучена выживать. Не было у нее никого: отца убили, мать умерла, в 15 лет ее выдали замуж. И вот война. Следом за отцом на фронт ушел мой старший брат, одна сестра в артели сетку ткала, другая в 13 лет пошла на завод работать, а мы с братом маленькие – он меня всего на четыре года старше. Жили мы тогда в Ломовке, у самого леса, это место Отрубом называли. После отца остались корова, овцы, куры, мать старалась сохранить скотину, чтобы мы не умерли с голоду, тогда много детей умирало. Сама она ходила на заработки в город, бралась за любую работу, дрова колола, прибиралась у богатых людей. Продуктами, конечно, редко расплачивались, одежду какую-то приносила, обувь, ничего же не было. Еще на дому скрепки делала для артели. У нее были золотые руки, всё умела. До самой смерти ткала она половики, стежила одеяла, вышивала, вязала, пряла, тем и зарабатывала, потому как пенсии у нее не было… В войну мы сажали много моркови, свеклы, капусты, картошки, репы. Ели всё, даже ботву. И всё равно всегда хотелось есть, голод точил страшно. Помню, весной увидели с братом в промоине в огороде картошку – столько радости было. Мама сделала из этой мерзлой картошки блинчики. До того они вкусные были, хотелось есть и есть, но их было мало. Другой раз картошку с братом нашли, отварили, разделили на двоих. Я свою долю съела, а брат не стал – пошел в школу. Ко мне подружка пришла и украла его картошку, все ж голодали. Он пришел – меня избил, думал, я съела. А мама его за меня поколотила… В войну многие саранку ели. Мама накопала в лесу, с молоком нам напарила в глиняном горшке. Мы наелись, и все животом заболели. Мама так испугалась, что мы умрем, взяла этот горшок и об забор его вдребезги. Больше саранку мы не ели.

Ягоды собирали, грибы, рыбу с братом ловили в речке. А однажды я сильно заболела, лихорадка какая-то у меня была. Летом меня накрывали, чем могли, так меня трепало. Мама свечки зажигала, молилась. Днем уходила – работать надо было, а вечером я ей рассказывала: «Мам, ко мне приходили бабки.

арядные, в широких юбках, как хоровод водят. Пироги мне предлагают». Бредила я, видно. А она мне: «Доченька, прошу тебя, не бери у них ничего»… В то время женщина из города к нам пришла, просила маму отдать меня ей в дочки, своих детей не было. Мы ж бедно жили. Помню мамины слова: «Пусть она лучше сейчас умрет, но отдать я ее не отдам». Она всегда нас и наш дом защищала.

Зимой волки приходили, овец крали. Собака заскулит – мать хватает щипцами головешку из печки и выскакивает из дома их прогонять…

Евдокия Михайловна вспоминает, как с братом ездили на корове за дровами, за водой, помогали маме по хозяйству, в огороде все делали. Когда война закончилась, она уже была полноценным помощником брата и матери. Учиться пошла только в девять лет. – Тяжело было без отца. В Ломовку потом переехали – дом перевезли, с братом сами крышу крыли. Дрова с матерью поедем заготавливать, рядом соседи работают, у которых отцы есть. У нас пилу зажмет – мать вопит на весь лес от обиды, от бессилия. Такой комок слез к горлу подкатывал, что нельзя проглотить. И безотцовщиной меня обзывали, хотя какая же я безотцовщина, если отец мой на фронте погиб? Обидно было. И сейчас вспоминаю свое детство – голодное, холодное, необутое… Я чувствовала себя униженной, обделенной. Никогда я не слышала: «Доченька, какого гостинца тебе привезти?» Не знаю я, каково жить с отцом, говорить «папа», «помоги», «пожалей», – Евдокия Михайловна не может говорить без слез.

Брат ее Василий Феоктистов прошел войну, вернулся живым, недавно отметил 90-летие. С 16 лет Евдокия Михайловна работала. Создала крепкую семью, родила двоих сыновей, построили с мужем уже в зрелом возрасте дом в Белорецке.

– Всю жизнь работали, несколько лет в отпуск с мужем не ходили – все на стройку, – рассказывает труженица. – Казалось, вот сейчас заживем наконец-то. Но мужа болезнь забрала. Почти год его нет, а я все плачу. Жизнь пролетела. Четверо внуков у нас, двое правнуков, они радуют, хоть у них детство настоящее.

Евдокия Михайловна перед нашей встречей решила записать свои воспоминания, чтобы легче было рассказывать. Взяла тетрадь в косую линию и вывела: «Как началось моё нещестливое детство». Кажется, сама война покорежила слово, точно так, как покорежила детство миллионов детей. Когда-то они мечтали о кусочке хлебушка, о том, чтоб папка вернулся с войны, чтобы наши поскорее разбили фашистов. А теперь хотят одного – чтобы у их внуков и правнуков детство было счастливым.

Источник:
Портнова, Е. М. «Моё нещестливое детство…» : [воспоминания о военном детстве Е. М. Портновой / записала Е. Разина] / Е. М. Портнова. – Текст : непосредственный // Белорецкий рабочий. – 2015. – 7 марта. – С. 2.