Бабка Марья моя нажитая

От Гражданской войны до «космонавтской» Пасхи протянулся ее трудный сознательный путь

Везет же некоторым. Мне, например: столько бабушек в жизни было! Я рос в меру заласканным, чуть избалованным и слегка ими отшлепанным — было за что. Две родные бабушки, одна приемная (она появилась, когда в 60 лет дед женился во второй раз) и, не знаю, как по-другому назвать, наверное, нажитая-Марья. То есть бабушка моей жены. Получается, что и внук я для нее был в такой же степени родства-нажитой. Кстати, по-башкирски и по-татарски бабушка — картинэй. То есть старшая мама.

Хуторяне

В середине семидесятых я еще в студенчестве сочетался законным браком, не то что нынешние, которые в основном сожительствуют.

У меня с бабушкой супруги — Марией Николаевной, а впоследствии Марьичкой — сразу возникли доверительные отношения. Она стеснялась, что курит папиросы еще со времен нэпа, а я притворялся, что этого не замечаю, но курево у нее иногда стрелял. Опосредованно, через ее же курящую внучку.

Родом Мария Николаевна Сенникова была из глухого хутора где-то на границе Архангельского и Белорецкого районов. Теперь это поселение, как и многие, которые на отшибе, заросло ивняком, одичавшей яблоней и калиной. В их семье было два сына и восемь дочерей. Какая по счету оказалась Марья, не помню, где-то посередине. Одну из сестер — тетю Раю — застал живой. Она на старости лет вышла замуж за своего одноклассника, который жил тогда уже в Москве. Во время речного круиза, сойдя в столице с теплохода на берег, мы позвонили ей и сообщили, что скоро подъедем, а может, и заночуем.

— В сколь? — спросила конкретная и добросовестная тетя Рая.

— Вот, блин, москвичка, — прокомментировала со смехом моя жена. – «В сколь»… В столь!

«Фу ты, дьявол!»

Героиня моего повествования Марья жила тогда в Уфе в однокомнатной кооперативной квартире возле горсовета и практически каждый день приезжала к нам на «восьмиэтажку». Сначала, когда мы еще не были расписаны, она «охраняла» от меня мою будущую супругу. Прокараулила. Мы поженились. Потом она приезжала наведывать своего любимца болонку Энди цвета кофе с молоком. Тот, услышав в подъезде ее шаги, начинал носиться по квартире, как реактивный. На поворотах его заносило, и он юзом врезался в мебель. Бабушка не могла запомнить его иностранного имени и называла Эндиксом и меня, до кучи, не Фларитом, а Файратом.

Мария Николаевна, отбиваясь от собаки, восклицала: «Фу ты, отстань, черт проклятый!» — доставала из ридикюльчика конфетку и бросала ему. Эндикс неистовствовал. Я боялся, как бы песика от беспредельного счастья не хватил удар.

Не хватил. Но кобелек пропал. Скорее всего, его украли и пропили алкаши, которых тогда в Черниковке было немало. Песик ведь был доверчивый, кусаться не умел даже в шутку.

Миша из отряда Кашириных и Блюхера

Иногда мы рассматривали альбомы со старыми фотографиями. Крепыш, похожий на маршала Жукова, — Михаил Семенович Перминов, муж Марии Николаевны.

Марья (в центре) с подругами

Он из соседнего хутора.

После Гражданской приехал к Марье свататься. Свадьбу сыграли, как тогда полагалось, осенью, после страды. Гуляли неделю.

— Сам Ян Янович Плуман был, — вспоминала Марьичка. — Латыш. Двоюродной сестры Миши дядька, большой человек.

Революционное лихолетье не минуло и этого медвежьего угла. Гражданская война и сюда докатилась. Даже сейчас смотришь на карту и дивишься тамошнему глухолесью. За Иглино выше, ниже и с обоих боков — сплошь леса, перелески, горы да болота. Благодатные, заповедные места и до сих пор. Охота, рыбалка, грибы. Подосиновики да боровики такие попадаются, что больше пяти-семи в ведро не влазят.

Так вот, Гражданская война для Мишки была весьма кстати. Родители настаивали. Отец — за плеть. Мишка, как был, схватил ломоть хлеба и сбежал. Дошел до железнодорожной станции, где и обосновался. Попавшие со своими отрядами в окружение оренбургские революционно настроенные казаки братья Николай и Иван Каширины вместе с красным командиром Василием Блюхером дали неслабый бой казакам и белочехам в Белорецке. Самого атамана Дутова оттеснили в степи! И организовали рейд по белогвардейским тылам, чтобы прорваться к частям Красной армии. Пройдя полторы тысячи километров по горам и тайге, постоянно ведя бои, шесть тысяч человек пробились-таки от Белорецка до Аскино, где соединились с Красной армией. Причем отягощали продвижение многочисленные обозы с партизанскими семьями и скарбом.

Местное население примыкало к отряду или не примыкало. Но тогда мужикам приходилось прятаться по лесам или становиться в ряды атамана Дутова.

Мишка Перминов не прятался, сразу примкнул. Прошел весь путь по Южному Уралу и, уцелев, вернулся домой.

Спасибо революции!

Война кончилась, но началась продразверстка. У кого скотины и зерна много — или сдать, или раскулачат. Уже вернувшийся домой и помирившийся с родней обремененный семьей Михаил Семенович был не дурак — все сдал, дом продал — и в город.

Марья Николаевна вспоминала потом с деревенской простотой: «Если бы не революция, так бы на грядках или в поле от работы померли. Одних только дойных коров у нас было десять. Это сколько сена надо накосить и навоза перекидать? На Ленина надо Богу молиться…»

Трагичной была судьба боевых командиров Михаила Семеновича. В 1937 году вдруг обнаружился антисоветский заговор среди бывших уральских партизан. Первым арестовали Петра Каширина, который в Первую мировую просидел в плену у немцев, а в Гражданскую — у белых. Зато после войны стал управляющим кооперативным Оренбургским банком. За что, видимо, первый и пострадал. Потом «черный воронок» приехал ночью за ставшим крупным военным деятелем в Москве Николаем. Еще в июле он подписывал расстрельные списки, а в августе его самого поставили к стенке. Иван пережил его совсем ненадолго. Ну и финал Василия Блюхера всем известен.

Уфимцы

Устроился Михаил Семенович в гараж водителем, а позже дослужился до завгара. Появилось у них двое детей. Автопредприятие выделило участнику Гражданской войны стройматериал для дома. Михаил, чтоб было дешевле, нанимал на один день мастера, а потом, сообразив, что к чему, и переняв секреты, продолжал стройку сам. Домашние помогали. Так появились фундамент, сруб, печка, а потом и крыша.

Дочь Фаина стала впоследствии известным в Уфе гинекологом, Геннадий — геологом. На Великую Отечественную Михаила Семеновича не призвали, дали бронь, и он ремонтировал покореженные автомобили, прибывшие с фронта. Марья Николаевна работала на мотостроительном заводе фельдшером. Вспоминала, что иногда по нескольку заводчан падали в обморок от голода. А некоторые и умирали.

Генка мечтал попасть на фронт, но был слишком мал. Мстил германцам тем, что не хотел заниматься немецким: «Не буду я ваш фашистский язык учить!» — заявлял. Тогда отец доставал ремень: «Это, дурак, язык Карла Маркса и Фридриха Энгельса!»

Дожил Михаил Семенович до середины семидесятых, Мария Николаевна несколько месяцев не дотянула до рождения правнучки и умерла в 1980 году 12 апреля. Не только на День космонавтики, но и на Пасху.

Старые люди говорят: уйти на Пасху — добрый знак.

Источник:

Шакиров, Ф. Бабка Марья моя нажитая. От гражданской войны до «космонавтской» Пасхи протянулся её трудный сознательный путь [Текст] : [история жизни М. Н. Сенниковой] / Ф. Шакиров // Единая Россия – Башкортостан. – 2017. — № 20. – С. 6.