Предания и устные рассказы о труде и быте горнорабочих Башкортостана и Урала

В горнозаводском фольклоре Урала и особенно в прозаических его жанрах — предании, легенде и устном современном рассказе — правдиво отражены жизнь и труд рабочих в той или иной производственной сфере, но еще рельефнее — отношения между рабочими и работодателями, рабочими и заводской администрацией, а также взаимоотношения самих рабочих. Существенное место отводится в них обучению трудовым навыкам, освоению профессий и овладению секретами мастерства. Между тем прозаический фольклор рабочих горнозаводских районов России, тем более таких, как юго-восточная Башкирия, в отличие от их песенного творчества, оставался до последнего времени крайне мало изученным.

Колодник в кандалах, прикованный к тачке

… Гордость своим древним заводом издавна сочеталась в сознании рабочих с ненавистью к социальному злу, которое он нес людям. В этом отношении характерны многие устные рассказы рабочих и известная старинная белорецкая песня. По словам исполнительницы, эта песня пелась очень давно, и услышала и запомнила она ее от своей бабушки, которая распевала приводимые ниже протяжные куплеты вместе с подружками, будучи малолетней девочкой:

 

Славен, славен белорецкий наш завод,                   Еще б лучше его сделали,

Что у Белой у реки в горах стоит.                          Да зачем нам его делать-то,

Любо, любо слышать нам хвалу                             Коль в него людей заковывают,

Про железо наше соболиное,                                  Во Сибирь ведут далекую

Что по всей Руси развозится,                                  На погибель, на смерть верную.

За горой-морями ценится.                                       И от звона от кандального

Мы бы славу его приумножили,                            Точит думушка головушку:

Еще б лучше его сделали.                                        Не себе ли цепи мы куем,

                                                                                    Не в Сибирь ли во цепях пойдем?

 

… Непосильный заводской труд нашел яркое отражение в башкирском предании о первом из башкир рабочем-металлурге: «В Тамьяно-Катайском кантоне лет сто тридцать назад жил башкир Ибрагим. Занимался он бортничеством. Жалили его пчелы, но терпеливо переносил боль Ибрагим, хотя весь в укусах ходил. Сам мед ел и в обмен на железо на Белорецкий завод носил. Управитель Яков все уговаривал Ибрагима пойти на завод: «Будешь хорошим железодельцем». Согласился, наконец, Ибрагим и стал работать в кричном цехе. В цехе стояла страшная жара. Летали огненные пчелы и больно жалили лицо и тело Ибрагима. Долго терпел он эту огненную боль. Но когда Яков дал ему заработок — горсть медных денег, — кинул Ибрагим деньги под ноги управителю и решительно пошел прочь из цеха. Яков пытается остановить его и спрашивает: «Чего же ты, Ибрагим, уходишь?» Но тот даже не оглянулся и только бросил на ходу: «У вас пчел много, а меду нет» (записано в г. Белорецке от рабочего-металлурга К. Тафтахетдинова Р. Алферовым).

… Говоря о заводском прошлом, рабочие нередко вспоминают частушки, которые включаются при этом в ткань прозаического повествования, например:

«Прослышали про уральские месторождения железной руды богатые лесопромышленники Вятской губернии Шамов, Кальсин и Сазонов. Объединившись в компанию, они купили землю у бутаевских башкир и среди непроходимых лесов Белорецкого района построили в 1888 году чугунолитейный Зигазинский завод. Вскоре Кальсин и Сазонов вышли из компании, и Шамов стал управлять заводом единолично.

В 1913 году завод был продан Шамовым тамбовскому помещику Асееву за 1 миллион 300 тысяч рублей. Заводом стал распоряжаться шальной и хищный управляющий, о котором народ сложил частушку:

 

Зигазинский завод тихий,  Управляющий Евтихий,

Его Шамов становил.          Весь народ он разорил.

 

В 1917 году завод был национализирован, а в 1934 году закрыт как нерентабельный (записано в пос. Зигаза Белорецкого района от рабочего-пенсионера Радыгина Павла Андреевича, 1898 г. рожд., в июне 1965 года).

Вывоз руды гужевым транспортом

…Устные народные рассказы о старинных заводах в большинстве своем проникнуты ненавистью к хозяевам-заводовладельцам и их управляющим, бесцеремонно угнетавшим и принижавшим трудовые массы. Особой саркастичностью замечательны рассказы о высокомерных эксплуататорах-иностранцах, которые прибрали к рукам природные богатства Урала и самодурство которых принимало порой фантастические формы.

Живые черты облика беззаботного, хитрого на выдумки, когда дело касается кутежей, развлечений, самодура-управляющего Авзянским заводом — француза Гюви, — и в то же время социально острую картину мерзостей прошлого превосходно изобразил в своем устном рассказе старый авзянский рабочий Азнабай Азнабаев, 1852 г. рожд.:

«На Авзяно-Петровском заводе до революции разные управители были, но все они любили выпить. Однако никто не мог равняться в этом с французом Гюви. Случился как-то на заводе пожар, а он ходит пьяненький и улыбается.

На берегу речки Тирге кордон был. Жил там я с отцом и братом Файзуллой. Выращивали мы для господ жеребят. Управитель Гюви облюбовал это место, построил там дачу. Приезжали господа, играл оркестр, шампанское лилось, как вода в реке Тирге. За версту винным духом пахло. Приедут на лошадях, выстрелы дадут. Кто проворней, сын или отец, выскочит и примет коней у господ, тот двугривенный получит. Я в это время уже немолодой был, но почти всегда первым выбегал. Один раз брат опередил меня и получил у Гюви двугривенный. Вышла у нас потасовка. Я ему нос разбил, ухо надорвал, но монета у него осталась. Потешался над нами, как хотел, француз Гюви.

Однажды Гюви позвал меня на поляну. Там господа по тарелкам должны стрелять, а я — бросать их вверх. Гюви сказал: «Кто промахнется, тебе рубль даст». Выпили, и началась стрельба. Первым Гюви стрелял. Как выстрелит, так нет тарелки. Десять тарелок бросил, ни одного гривенника не получил.

Стреляет неповоротливый толстяк. Я тарелку вверх брошу, а он еще ружье поднять не успеет. Во второй раз не успею бросить, а он уже выстрелит. Нажился на этом — целковый получил.

Гюви подходит и говорит: «У него нет ответственности за выстрел. Бери-ка, Азнабай, бутылку шампанского и бросай. Промахнется, — все выпить заставим. Сколько раз не попадет, столько бутылок выпить должен будет».

Я к корзине с шампанским. Штук пять их толстяку перекидал, но тот ни в одну не угодил. Господа кричать стали: «Заставить выпить все бутылки!» А толстяк — удирать. Они за ним. Почему-то на поляну больше не вернулись.

Мы с Файзуллой ждали, ждали, — господ нет. Собрали бутылки, в соседний аул ушли и там все распили с деревенскими парнями» (записано в дер. Азналкино Белорецкого района краеведом и писателем Р. А. Алферовым в 1938 году. Запись хранится в фольклорном архиве кафедры русской литературы и фольклора Башгосуниверситета).

Фольклор обследованных нами и другими участниками экспедиций Башгосуниверситета горнозаводских районов Башкирии изобилует рассказами о пореформенном быте, в которых высмеиваются оставшиеся неизменными высокомерие, заносчивость и пренебрежительное отношение заводского начальства, особенно из числа иностранцев, к простому народу. Приведем в качестве примера один из таких рассказов:

«Работал я кочегаром на старом Кагинском заводе. Управляющим был немец — Драп Федор Федорович. Раз он подошел к нам, поднялся по лесенкам на котлы, осмотрел все и чем-то недоволен остался. Подходит к одному рабочему и давай честить его. Я вас, мол, заставлю ноги мыть да воду пить. А рабочий тот в ответ:

— Посмотрим еще, может, сам будешь ноги мыть да воду пить.

Дважды немец воевал против нас, но оба раза был бит. Сбылись слова моего товарища» (записано на Кожзаводе Баймакского района от Киселева Якова Ивановича, 1870 г. рожд., в январе 1966 года).

Всех иностранцев в народных преданиях, как правило, объединяет узость кругозора, безмятежная самоуверенность, зазнайство, высокомерие, отсутствие всякого благородства, скупость и мелочность, бюргерская ограниченность. Но отдельные образы капиталистов отличаются вместе с тем индивидуальной неповторимостью. Ярко и саркастично рисуется, например, глуповатый, скупой, оторванный от жизни фон Дервис:

«Хозяин Инзерского и Лапыштинского заводов немец фон Дервис постоянно в Петербурге жил, а в Инзер приезжал ненадолго, не каждый год. Слухи ходили, что он получил в наследство двадцать восемь пудов золота. Но был очень скуп. Кассирша на вокзале в Уфе недодала ему сдачи пять копеек, когда он билет брал на поезд, так через год не забыл, напомнил ей об этом.

Я был в Инзере, когда он туда зимой, перед Февральской революцией, приехал — толстый, в суконной поддевке, в подшитых черных валенках выше колен. Помню, зашел он в сопровождении управляющего на склад и стал рассматривать гири.

— Виталий Иннокентьевич, что это такое?

— Это гири.

— Для чего?

— Для взвешивания применяются.

Фон Дервис нагнулся и приподнял одну гирю.

— Ох черт! Какая тяжелая.

— Два пуда.

— Вон оно что!

Такой придурковатый был: на его заводах чугун выплавляли и гири отливали, а он не знал, зачем они» (записано в пос. Запань Ишлинского сельсовета Белорецкого района от Бескараваева Михаила Николаевича, 1884 г. рожд., бывшего рабочего Инзерского чугунолитейного завода, Л. Барагом в июне 1965 года).

… В народной памяти находит объективное отражение действительное преобладание среди иностранцев авантюристов и проходимцев, устремленных в Россию за легкой и быстрой наживой. «На землях, задаром купленных у инзерских башкир, Германия построила заводы», — говорит Гильманов Муса Гильманович, 1902 года рождения, из деревни Сафаргулово Белорецкого района, объясняя засилие немецких промышленников.

Настойчиво и энергично проникали в экономику Южного Урала немецкие капиталисты фон Дервис, Шпис и Гинзбург. Фон Дервис построил в 1890-ые годы на территории Белорецкого района два металлургических завода — Инзерский и Лапыштинский. Управляющим на Инзерском заводе был тоже немец — Диц, о котором рабочие рассказывают, что остался на своей должности и после революции, но вскоре настоял на закрытии завода, доказав его нерентабельность (записано в пос. Инзер Белорецкого района от Леонтьева Григория Александровича, 1912 г. рожд., в феврале 1967 года). Построенный на берегу реки Инзер на богатом месторождении железа Французский завод (он принадлежал Французской компании) будто получал из-за границы тайные военные заказы. Но когда началась империалистическая война, обнаружилось, что акционерная компания, владевшая заводом, нагло обманула казну, и завод был закрыт. Об этом повествуют местные народные рассказы:

«Работал управляющим на Французском заводе немец по фамилии Бубник Луис Карлыч. Я хорошо его помню: толстый такой, грузный, весил девять пудов, по-русски бойко разговаривал. Бывало, все на рабочих покрикивает: «Гоняй, гоняй!» Так вот этот Бубник что сделал! Оказывается, у него под землей работал еще один завод. На нем он тайно изготовлял боевое оружие, ждал наступления немцев на Урал. Царь Николай, когда узнал об этом, велел закрыть завод, а немца прогнал в Германию. Тут уже война шла» (записано в пос. Инзер Белорецкого района от Жаворонкова Кузьмы Игнатьевича, 1889 г. рожд., в феврале 1967 года).

Семья новопоселенцев

Безысходность положения рабочих, которые бились, «как рыба об лед», но были бессильны что-либо изменить в своей судьбе, приводила многих в отчаяние, духовное опустошение и состояние равнодушия к самому себе. Нередко, махнув на все рукой, они опускались «на дно» жизни и находили утешение в пьянстве. Связанные постоянно с нуждой, гнетом и обманом, которые царили в дореволюционных горнозаводских поселках, мрачные явления быта отразились без всяких прикрас как в устных рассказах рабочих, так и в иронических частушках, которые дышат, вопреки всему, бесшабашной удалью и неистребимой бодростью:

 

Получил я жалованье —     Девяносто на пропой,

Девяносто два рубля.           Два рубля послал домой

(записано в пос. Верхний Авзян Белорецкого района от Бардина Павла Максимовича, 1896 г. рожд., в феврале 1967 года).

 

На металлургических заводах Южного Урала наряду с русскими трудились и башкиры. В некоторых рассказах старых рабочих, русских и нерусских, это отмечается: «основной костяк на заводах составляли националы» (записано в пос. Инзер Белорецкого района от Дороднова Василия Николаевича, 1902 г. рожд., в феврале 1967 года), «манштинские башкиры Яздан, Хызыр и Габбас плавили на заводе чугун, сами же на барках сплавляли его до Уфы» (записано в дер. Маншты Белорецкого района от Умырзакова Рахима Умырзаковича, 1905 г. рожд., в марте 1967 года). Но в других устных рассказах подчеркивается, что «на плавке чугуна башкир было мало, они, в основном, добывали и возили на завод руду, рубили лес и жгли уголь, а также сплавляли чугун на барках» (записано в дер. Александровке Белорецкого района от Копылова Михаила Александровича, 1905 г. рожд., в феврале 1967 года).

… Особенно тяжелым было положение рабочих на вспомогательных участках горнозаводского труда — горняков-рудокопов, куренщиков-лесорубов и кабанщиков-углежогов. Основную их массу составляли местные жители из близлежащих башкирских деревень или оторванные от семьи и родины зимагоры, «контрашные», иначе — сезонные рабочие. Последним приходилось жить в сырых и холодных балаганах и землянках, в лучшем случае в бараках, работая без отдыха день и ночь. От дыма, копоти и смрада у углежогов болели глаза, дыхание становилось тяжелым, резко ухудшалось здоровье. Антисанитарные условия порождали среди кабанщиков многие болезни. Даже оставив работу, они до самой смерти отплевывались «чернядью» — до того загрязнялись у них дыхательные органы. Жителям старого Урала были хорошо знакомы эти «черномазые», постоянно попадающиеся на лесных дорогах. Вот как живо и подробно рассказывает со слов своего деда о работе на углесидных печах один из бывших рабочих Лапыштинского металлургического завода Бардин Григорий Иванович, 1886 г. рожд.:

«Лапыштинского завода еще и в помине не было, когда дед с семьей приехал из деревни уголь выжигать для Авзянского завода. Поставил он на Тихом ключе кучной балаган, обсыпал его землей и стал жить. А поблизости, в двух-трех километрах, поселились другие кабанщики. Валили сосны, распиливали и складывали кучей «лиханы» (бревна 3,5 аршина), засыпали «кабан» землей и жгли две-три недели, а то и больше. С одного «кабана» выходило 200 коробов, или 400 кубометров угля, который дед возил на своих двух лошадях на завод. Кабанщик весь в копоти, запыленный, сидел у огня день и ночь. Бывало, что «кабан» взрывался: землю раскинет взрывной волной и вся куча пылом горит. Если вокруг много людей, можно было засыпать землей, спасти уголь, а если мало, сгорала половина «кабана». Сгорал иногда и уголь, уже вынутый. Дед как-то ночью задремал и не заметил, как вспыхнул уголь. Растерялся, схватил ведро, стал тушить водой, а пыл усилился. Побежал в балаган за помощью. Вдвоем с бабушкой еле-еле затушили огонь, но все же много угля сгорело.

Когда дед и другие кабанщики рубили лес, выдавали в конторе аванс. Как сложат «кабан» и засыпят землей, еще давали «скупую копейку». Когда выжигали уголь, опять малость платили, чтобы кабанщик не умер с голоду. За каждый доставленный на завод кубометр угля куренщик получал расчет».

… Чувством скорби и гнева проникнут рассказ-воспоминание, записанный нами от Жилкина Николая Семеновича, 1889 года рождения, о первых поселенцах Инзерского чугуноплавильного завода, об их повседневном быте и труде: «Тогда мы еще жили в Авзяне. Помню, как народ уходил сюда на стройку. Все говорили, пойдем на новый завод зарабатывать на жизнь. Ну и заработали здесь себе могилу. Ни один не вернулся. В 1910 году и мы переехали в Инзер. С тех пор и живем. Тогда всюду были выстроены казармы. Народу в них — как сельдей в бочке. Лошадей своих не было. Все на конторских. Гроши зарабатывали».

… Невыносимые условия жизни и труда, беспросветная нужда, жестокие порядки, царившие на горных заводах и приисках, нередко вызывали гневное возмущение рабочих и жителей тамошних поселков и толкали их на открытые выступления против произвола и несправедливости. Первые волнения и бунты рабочих-углежогов в 1824 и 1841 гг. на территории нынешнего Белорецкого района были жестоко подавлены. Если в первом случае сотни белорецких углежогов были подвергнуты безжалостной экзекуции и ссылкам, во втором — над рабочими, решительно потребовавшими улучшения условий труда, была учинена зверская расправа. Стихийные выступления горнозаводских и приисковых рабочих постепенно перерастали в организованную борьбу.

Некоторые из устных рассказов о заводском прошлом являются своеобразными художественными фольклорными произведениями, например, отмеченные выше рассказ и баит о первом башкирском рабочем, пришедшем на Белорецкий завод, о развлечениях авзянского управляющего Гюви, рассказы «семейной хроники» И. А. Гусева и другие. Они свидетельствуют, что жанр народного рассказа стал складываться давно, вместе с тем говорят о жизненности и творческом его развитии в наше время.

Источник:

Ахметшин, Б. Долгое эхо кандального звона. Предания и устные рассказы о труде и быте горнорабочих Башкортостана и Урала [Текст] / Б. Ахметшин // Ватандаш. – 2016. – № 9. – С. 174 – 193.