Прощай, укшукская заря!
1963 год. Нас пятеро друзей, мы учащиеся Белорецкого металлургического техникума и гордимся тем, что мы – «ТЕХНИКУМ», и что мы – «МЕТАЛЛУРГИ»!
Сдружил нас спорт. В тот вечер мы шли после увлекательной тренировки, мастерски проведённой замечательным спортсменом и педагогом М.Ф. Сайфутдиновым. Когда подошли к дому Бориса, он предложил зайти к нему попить чаю с вареньем. Сбросились по 30 копеек, купили батон, кусок докторской колбасы для бутербродов, и гурьбой ввалились в квартиру Губановых. Вот тогда-то за чаем, Ромка и объявил нам, что тоже хочет стать педагогом. Если бы Слава Лопухов сказал, что мечтает стать профессиональным спортсменом, мы бы не удивились. Но здесь! «Как можно, — чтя выбранную профессию, возмутились мы, — разменять мужественный заводской гудок, на какой-то легкомысленный школьный звонок?!» Но Ромка упёрся как бычок. Приложив к широкой груди совсем не учительский кулак чемпиона города по боксу, он стоял на своём.
На шум спора в комнату в полосатой пижаме с газетой «Правда» в руках заглянул Борин папа Иван Яковлевич. Он занимал пост первого секретаря городского комитета КПСС, а значит по советским временам, был не только Бориным папой, но и, выражаясь в изысканной одесской манере, был папой всего города Белорецка. «Правильно, Роман, — сказал он авторитетно, — учитель, это замечательная профессия». При этом Иван Яковлевич достал из верхнего ящика комода наградной знак, показал нам и добавил: — «Я тоже окончил металлургический техникум, но являюсь Отличником Народного Просвещения». Тут неожиданно для всех возмутился Ромка. Он ещё не стал учителем, но уже приревновал Ивана Яковлевича к своей новой мечте: — «Это, на каком таком основании Вы имеете одну из главных учительских наград? Вы что, Иван Яковлевич, лекции читали, занятия проводили?»
И тогда Иван Яковлевич рассказал нам, за что был удостоен высокого звания Отличника Народного Просвещения…
Ещё не окончилась Великая Отечественная Война, ещё на заводских копрах ждали переплавки груды собранного на полях кровавых сражений армейского металлолома, а Партия и Правительство Советского Союза уже поставили градообразующим предприятиям задачу строительства пионерских лагерей. Решать её Партия поручила своему верному приемнику Комсомолу.
Согласно строгим рекомендациям пионерские лагеря должны были строиться возле чистых рек и водоёмов. В Белорецке БМЗ строил лагерь на реке Белой, Завод № 706 на реке Укшуке, БЗТРП на реке Отнурке, а ТЛПЗ на реке Тирляне.
Организация строительства лагеря имени Зои Космодемьянской на Укшуке была возложена руководством завода на двадцатитрёхлетнего выпускника Белорецкого металлургического техникума Ивана Яковлевича Губанова. Строить надо было своими силами за средства фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства. Поэтому экономили на всём: использовали только местные материалы, а рабочие привлекались без отрыва от основного производства. После трудовых смен Иван Яковлевич набирал добровольцев и отправлял их на грузовиках с пилами и лопатами на берег Укшука. Там комсомольцы выравнивали площадки, возводили деревянные корпуса, сажали кусты и деревья.
«Так строила вся страна, — сказал в заключение Иван Яковлевич, — тогда мы решили очень важную государственную задачу по созданию условий для счастливого советского детства! Вот вы были в пионерских лагерях? Вам понравилось?»
«Конечно, были!» — ответили мы. Кто же в наше время не был в пионерском лагере?! Ведь это было самое счастливое время нашей жизни! И забыть его невозможно…
Как кто добирался в лагерь, я теперь не помню, а мы с мамой шли пешком вдоль Верхнеуральского тракта по краю ещё зелёного пшеничного поля. Чемодан мой несли по очереди. На пригорке остановились передохнуть. Внизу за речкой Укшук и непролазными зарослями черёмухи были видны корпуса лагеря. И мне захотелось скорее туда, где на высокой мачте колыхался красный флаг.
У ворот лагеря в беседке дежурили три девчонки из младшего отряда. Одна оглядела меня с ног до головы и пошла за воспитателем. Воспитателя звали Селиванова Александра Евдокимовна. Мы пошли по широкой посыпанной песком и чисто подметённой аллее, обсаженной живой изгородью из жёлтой акации. Миновали круглый фонтан, обогнули слева главный корпус, и направились к отдельно стоящему маленькому домику. «В спальных корпусах уже нет места, — сказала Александра Евдокимовна, — будешь спать в изоляторе». Мне стало обидно, захотелось вернуться к маме, но возле изолятора я увидел одноклассника Лёньку Лихорадова и смирился. В крохотном изоляторе нас поместили 8 человек, как кильки в банке. А через пару дней я осознал всю прелесть нашего положения. Никто по ночам не крался к нам с тюбиками Поморина наперевес, чтобы измалевать наши физиономии зубной пастой. Никто не связывал наши шнурки ботинок, и никто не приклеивал наши сандалии к полу. И уж никто не пытался сделать кому-нибудь из нас «велосипед». А самое главное – никто не будил нас утром! То ли наша вожатая Роза Мусиевна забывала про нас, то ли у неё не было времени бегать от спального корпуса к изолятору, но когда вечный горнист и запевала Ромка Хазанкин трубил подъём и весь лагерь выполнял команду «поставьте ноги на ширину плеч», мы ещё нежились в постелях после полуночных страшилок.
Страшилки – это особая статья пионерских лагерей. Кто их сочинял неизвестно, но они были одинаковыми от берегов Чёрного моря до берегов Тихого Океана. И хоть знали их все, но каждую ночь снова и снова кто-нибудь страшным загробным голосом рассказывал о пресловутой чёрной-чёрной комнате и о летающем чёрном-чёрном гробе. Или о красном пятне вдруг появившемся на белой стене, которое каждый день забеливали, но ночами оно вновь проявлялось, и из него вылетала чёрная-чёрная рука, кружила по комнатам и утаскивала очередную жертву в то кровавое пятно.
Была в нашем лагере и своя реальная страшилка про волосатиков, действовавшая на всех без исключения. Волосатики – это живые существа похожие на чёрный конский волос длиной 15-20 см. Жили они в речке. Скорее всего, они были безобидными и свидетельствовали лишь об экологической чистоте Укшука. Но чтобы мы без спросу не ходили купаться, вожатые говорили нам, что эти страшные волосатики могут впиться в тело. А уж если на теле есть какая-нибудь царапинка, то твари эти непременно налетят на рану косяком. Волосатиков боялись все от мала до велика. И если кто-нибудь замечал в реке волосатика, его вытаскивали палками на берег, клали на камень, и вторым камнем молотили до тех пор, пока волосатик не переставал извиваться.
Заседание Совета дружины, 1958 год
Каждый пионер в лагере обязан был записаться в какой-нибудь кружок. Везде непременно была футбольная секция, а так же кружки «Юный натуралист» и «Умелые руки». Я обожал футбол, но в секцию меня не взяли, так как туда записывали только старших из первого отряда. Собирать гербарии и кузнечиков я не любил, а клеить воздушных змеев мне не хотелось. Был ещё кружок выпиливания и выжигания, но он мне надоел в городе. Наличие других кружков зависело от директоров лагеря, которые менялись посменно.
Когда директором был поэт-фронтовик Виктор Николаевич Лязин, он организовал литературный кружок. В нём активно занимались в основном девчонки. Они не просто зубрили Симонова «Держись, мой мальчик: на свете два раза не умирать. Ничто нас в жизни не может вышибить из седла! – Такая уж поговорка у майора была». Они ещё и творили! Сочинённый кружковцами гимн лагеря пели теперь на закрытии всех смен у пионерского костра:
Прощай наш лагерь на Укшуке,
Прощай укшукская заря,
Прощай линейка и зарядка,
Мы уезжаем в города.
А в городах учиться будем
И отстающим помогать!
Тебя, наш лагерь, не забудем
И часто будем вспоминать…
Когда директором лагеря был Габдулла Гатиятович Загитов, он создал кружок моделирования. Здесь своими руками делали модели кораблей и самолётов. Я записался в этот кружок и выбрал модель подводной лодки. Корпус и рубка субмарины были деревянными, а приводилась она в движение с помощью резинки. Резинка натягивалась вдоль днища между двумя гвоздиками, накручивалась до барашков, и когда её отпускали, она крутила винт. Вертикальные и горизонтальные рули вырезались из жести. К концу смены я смастерил красивую модель и на родительский день в фонтане демонстрировал её маме. Но субмарина выписывала на воде непредсказуемые зигзаги и никак не хотела погружаться. Подошёл один из руководителей кружка выпиливания и выжигания Равиль Загитов, посмотрел, и сказал: — «Поверхности вертикальных рулей не хватает, чтобы компенсировать выталкивающую силу Архимеда». Он ушёл, а я виновато повторил маме: — «Рулей не хватает»…
Родительский день – это особое событие лагерной жизни. Каждое воскресенье мы с нетерпением следили за бугром, на вершине которого должны были появиться наши мамы и папы. И вот с узелками и бидончиками их вереница растягивалась вдоль верхнеуральского тракта. Мы спешили навстречу, и под сенью раскидистых черёмух расстилались чистые скатерти. На них выкладывались конфеты, печенье, непременно варёные яйца, и прочая снедь. Надо сказать, что в пионерских лагерях кормили, как на убой, не смотря на то, что путёвка стоила 7 руб. на 21 день. А потому, когда мама пыталась скормить мне какой-нибудь пирожок, то ел я его без особого желания. Мама волновалась и спрашивала, что принести в следующий раз? Я не знал что просить, и однажды ляпнул: — «Принеси чёрного хлеба, а то здесь только белый дают»…
Каждый отряд обязан был выучить свою речёвку и свою пионерскую песню. Как и страшилки, они были одними и теми же на всём пространстве Советского Союза. С речёвками все ходили в столовую. Наш отряд выучил: «Бери ложку, бери бак, ложки нету – лопай так!» В старших отрядах речёвки были более убедительными: «Раз, два, мы не ели! Три, четыре, есть хотим! Открывайте шире двери, а то повара съедим!»
Отрядовскую песню необходимо было исполнить на смотре художественной самодеятельности в конце смены. Нашей вожатой Розе Мусиевне захотелось перевыполнить план, и мы выучили две песни: «Там вдали за рекой загорались огни» и «Шёл отряд по берегу, шёл издалека». Хорошо, что баянист на весь лагерь был один. Он занимался с каждым отрядом по очереди, и у него не хватало времени, а то бы Роза Мусиевна заставила нас выучить и третью песню. А петь я не умел и не любил. Старшие отряды разучивали более серьёзные песни: гимн советских пионеров «Взвейтесь кострами синие ночи» или «Встань пораньше, встань пораньше, барабанщик».
Обязательным мероприятием в каждом лагере были ближние и дальние походы. Однажды Роза Мусиевна объявила нам, что после обеда мы идём в ближний поход к железной дороге, и там каждому надо будет набрать по кружке земляники в столовую для компота. Мы с воодушевлением сходили и набрали ароматной и сладкой ягоды, за что на вечерней линейке нам разрешили опустить на штоке флаг. Правда, ни на следующий, ни в другие дни компота из земляники нам не дали, и мы с удовольствием ели компот из сухофруктов, вылавливая в первую очередь абрикосы с косточками, потом изюм, затем скрюченные дольки груш, и в последнюю очередь подвяленные кружки яблок.
В дальние походы на два дня ходили пионеры из старших отрядов. Обычно это был поход в пионерский лагерь имени Олега Кошевого «Арский камень». Там проводились встречи по футболу и волейболу, делали ночёвку, и возвращались в свой лагерь. При этом от самого магнитогорского тракта шли не походной вереницей, а парадным в несколько шеренг строем под дробный стук барабана. А у ворот лагеря младшие приветствовали старших.
Главным событием в лагере была военизированная игра. И вот, на третью неделю смены, как только мы улеглись для дневного сна, к нам в изолятор прибежала вожатая. «Вставайте скорее, – кричала она, — кто-то в столовой украл коробку конфет. Похитителей надо найти!» «Ура!» — радостно заорали мы, но не потому, что кто-то украл конфеты, а потому, что отменялся ненавистный всем обязательный тихий час. У столовой нас ждал весь отряд. «Ребята, — сказала Роза Мусиевна, — за поимку воров с конфетами директор обещал конфеты отдать тем, кто их найдёт. Надо спешить, так как искать будут все отряды. Похитители оставляют за собой знаки, записки, стрелки и фантики, по ним мы их найдём. Смотрите, вот первый их след!» И она сняла с ветки берёзы записку с подробным описанием места нахождения второго знака. А по территории лагеря уже стаями рыскали все остальные отряды.
Мы довольно легко отыскивали очередные записки и знаки, но в одном месте задержались. Обшарили всё, но указателя не было. Тут кто-то обратил внимание на перевёрнутую урну возле футбольного поля. Когда её подняли, там оказался ёжик. Он полежал немного, свернувшись клубком, потом высунул из-под иголок свой подвижный чёрный носик, поводил им по сторонам, и потопал в густую траву. Под ёжиком оказалась нужная нам записка. Всё это было коварной выдумкой похитителей конфет, чтобы отвлечь нас от оперативного поиска! И вот, наконец, последняя стрела, указывающая на густой молоденький соснячок. Но к нему со всех четырёх сторон уже мчались другие отряды. Мы опоздали. А в густом соснячке маялись в ожидании, когда их обнаружат, старшая пионервожатая Октябрина Савельевна и физрук в тюбетейке. Вокруг них валялись конфетные фантики и маленький кулёчек призовых ирисок.
А потом был смотр художественной самодеятельности, и огромный прощальный пионерский костёр…
С тех пор прошло много-много лет. И я снова стою у ворот пионерского лагеря имени Зои Космодемьянской. Почему-то ворота всех пионерских лагерей были непременно высокими. Когда-то здесь не умолкал весёлый детский смех. Теперь эти ворота напоминают тюремную решётку. За ними тишина. Через проделанную кем-то дыру я проникаю за ворота. Пробираюсь в густых свисающих до земли кустах. Под ними темно и сыро. По некоторым приметам можно догадаться, что здесь была ухоженная аллея со сплошной живой изгородью из жёлтой акации. Через 150 метров выхожу на залитую солнцем поляну, окружённую старыми плакучими берёзами. Вот здесь был главный корпус пионерского лагеря, но от него не осталось и следа. Всё заросло высокой и сочной травой. И только посредине поляны видно странное пятно, покрытое грязно-бурым мхом. Я догадался — когда-то здесь был фонтан, в котором я испытывал сделанную мной модель подводной лодки.
Вдруг из мшистого пятна бабочкой выпорхнула белая как мел РУКА. Она поднялась над травой, полетела в сторону, наткнулась на крону плакучей берёзы и полетела обратно. Но и в другой стороне были ветви берёз. Тогда РУКА-БАБОЧКА стала кружить по спирали, приближаясь ко мне в центре поляны. Она подлетела, схватила за горло так, что болью отозвалось в сердце, и потащила за собой. А по другую сторону мшистого пятна ласково светило солнце. Прячась в пенных кустах черёмухи, журчала речка. В прозрачных струях проносились стайки хариусов, в ямах под корчами дремали пятнистые таймени. За речкой колосилось поле, и волны пшеницы убегали за бугор. Где-то высоко в голубом небе пел жаворонок. По эту сторону реки среди берёз и осин раскинулась покрытая ярким ковром из розового клевера поляна. Над ней гудели огромные мохнатые шмели. Посредине поляны горел сложенный шалашом пионерский костёр. Вокруг него сидели седовласые старики и старухи. Одеты они были в коротенькие штанишки и платьица, а на шеях повязаны красные пионерские галстуки. Древний старик поднялся и пошёл мне навстречу. У него была только одна белая как мел рука. Старик протянул её мне, и громом в ясном небе покатилось над Урал-Тау: — «И ТЫ ПРИШЁЛ ПОГРЕТЬСЯ У НАШЕГО КОСТРА?! ОТДАЙ МНЕ СВОЮ РУКУ?!!!!!»
Господи, и что только ни пригрезится, когда смотришь на старые чёрно-белые фотографии, и душу раздирает ностальгия!
Тем мальчишкам и девчонкам, что улыбаются на фотографиях, в этом 2017 году должно исполниться по 70 лет. Я уверен, что ещё найдутся те, кто узнает на них себя, и вспомнит то далёкое и счастливое пионерское лето…
Источник:
Кархалев, В. Прощай, укшукская заря! [Текст] : [воспоминания В. Кархалева о пионерском лагере, 1958 год] / В. Кархалев // Белорецкий рабочий. – 2017. – 25 апреля. – С. 6.