Времена года. Из цикла «Затонские хроники». Весна

Весна в Затоне начиналась не совсем так, как везде. Нет, конечно, ярко светило солнце, таял снег, и уже кое-где появлялись проплешины, воробьи чирикали радостно – всё как и в других местах. Но в Затоне это было лишь предчувствием будущих перемен. Настоящая весна начиналась с ожидаемой, а потому всегда неожиданной новости: «Белорецк пары поднял». «Белорецк» – небольшой трофейный немецкий паровой катер с гребным винтом и корпусом из толстого железа, что позволяло использовать его по весне как ледокол.

С этого момента плавсостав (а вместе с семьями это составляло почти три четверти населения Затона) пробуждался от зимней спячки и начинал лихорадочно готовиться к плаванию. Все срочно заканчивали такелажные работы (скребли, чистили и красили палубные надстройки) на своем судне, завершали зимний ремонт котла и паровой машины. Караванный капитан (начальник всех судов, находящихся на зимнем отстое) подписывал приказ на вооружение, что означало конечный этап подготовки к навигации. Начиналось формирование экипажей, на улицах появлялись шкипера и боцманы, тащившие на горбу огромные мешки с обмундированием к себе домой (полученное на весь экипаж и на всю навигацию обмундирование нельзя было оставить на судне, пока не налажена круглосуточная вахта).

«“Белорецк” пары поднял» означало, что река уже вздулась, лед оторвался от берегов и на Белой вскоре начнется ледоход. Это было второе важное событие, и весь Затон ходил на реку посмотреть, как плывет лед, постоять, поболтать. И вернуться домой. Что было особенного в этом событии – не знаю, но даже моя мама, далекая от речных дел (она работала продавцом, родилась и выросла в деревне) с подругами ходила смотреть на ледоход, взяв меня за руку. Путь, между прочим, не близкий – километра четыре. На затоне течения не было, поэтому «Белорецк» начинал ломать лед и выталкивать его в реку Белую, высвобождая суда из ледяного плена.

На берегу реки в мутных водоворотах ловили рыбу первые рыбаки с черпалками – что-то вроде сачка для ловли бабочек, только раз в десять больше по размеру. Более состоятельные рыбаки ловили рыбу с лодки на люльку – совсем уж огромный сачок без ручки (паук), опускаемый в воду на веревке, перекинутой через блок. Вообще-то это было браконьерством, но при всеобщем благодушном настроении зрителей и милиция, и рыбнадзор делали вид, что не замечают их.

Потом начиналось наводнение – весь поселок затапливало. Вода доходила до Старого двора, иногда переливало еще и главную улицу Ахметова у ремесленного училища. Поселковые в школу и на работу добирались на лодках. На лодках же можно было плавать по лесу и ловить крыс, сусликов и прочую живность, спасавшуюся на плавающих корягах – очень интересное занятие. А еще ходил паром для машин, буксируемый двумя маленькими водометными катерами, от старой пекарни, которой сейчас нет, до Нижегородки.

Помню, однажды, пока шла неспешная погрузка, я пробрался на паром и, стоя у борта, смотрел на воду. Глядя, как кружились щепки и прочий мусор в небольших воронках, и о чем-то задумавшись, я не заметил, как паром отплыл. Когда один из шоферов спросил: «А ты мальчик чей?», я, осознав ситуацию и поняв, что меня увозят в неизвестность, заревел и, помнится, начал приплясывать, как ошпаренный кипятком. Подплыл один из двух катеров, таскавших паром, и шофер, взяв меня под мышку, как чемодан без ручки, спрыгнул на нос маленького катерка и присел, держась одной рукой за клотик, в другой его руке был я. Катер уткнулся носом в берег, и я бросился бежать без оглядки. Дома меня уже ждал ремень и хорошая трепка.

Я до сих пор не понимаю, как весть обо всех моих неприятностях всегда опережала меня. Скорость передачи информации по сарафанному радио явно доходила до скорости света. Главными носителями и передатчиками информации, конечно же, были затонские бабки, которые знали всё обо всех, и я у них числился под формуляром «Катин сын». (Все знали Катю – мою маму, работавшую в «большом магазине», хотя по паспорту ее имя Хадича). Не так давно я был на сорокалетии выпуска нашей восьмилетней школы № 4. Очень старенькая учительница математики Нина Степановна никак не могла вспомнить одного из любимых своих учеников – фамилия и имя мои ничего ей не говорили. А когда наши девчонки сказали ей, что мою маму звали тетя Катя из «большого магазина» – Нина Степановна сразу же признала меня: «А, так это Катин сын!».

Но, извините, отвлекся. На всех судах полным ходом, можно сказать в авральном режиме, шла подготовка к навигации. У всех на устах только и слышно было: «речной регистр» и «судоходная инспекция». Эти «драконы», которых, признаюсь, я ни разу не видел, сурово проверяли суда и экипажи на предмет готовности к плаванию.

Отдельно хочется сказать по поводу термина «плавать». Некоторые «мореманы», которые, как правило, моря не видели, любят повторять презрительно: мол, «плавает г… в проруби». Ничего подобного никто в Затоне произнести не посмел бы: может, моряки и ходят в море, но речники по рекам плавают.

Первыми открывали навигацию маломерный флот и пассажирские катера (в Москве их называли речными трамваями), они носили названия птиц, главным образом хищных: «Орлан», «Кречет», «Стрепет» и т. д. Затем в плавание уходили буксирные пароходы и толкачи, они назывались в честь небольших городов Башкирии: «Бирск», «Благовещенск», «Белорецк», «Ишимбай» и т. д. Пассажирские пароходы, а было их двенадцать, носили в основном имена пролетарских писателей: «Демьян Бедный» (мужик вредный), «Ярослав Галан», «Петр Комаров», «Джамбул», «Сергей Алымов», «Помяловский», «Жуковский», «Пришвин», «Иван Кадомцев», «Арсеньев», и еще два парохода назывались «Казань» и «Уфа». Сомневаюсь, что кто-либо в Затоне читал этих авторов, зато особенности всех пароходов знали досконально, как знали поименно и их командный состав. Некоторые по первому хриплому гудку могли определить, какой именно пароход поднял пары.

Вообще-то поднятие паров – это не просто сложнейшая техническая задача, но еще и священная процедура пробуждения огромного, несомненно, живого, организма от зимней спячки. Меня всегда охватывал восторг, когда я видел весной на рейде ослепительно белые огромные корабли, которые время от времени нетерпеливо вздыхали, а солнечные блики от воды рисовали причудливые и почему-то ласковые узоры на их корпусах.

Мы, юные речники, тоже принимали, конечно, по-своему, деятельное участие в приемке судов в навигацию. Для этого нужно было незаметно пробраться на пароход и на первой палубе в нише у котельного отделения попить теплой и совершенно безвкусной воды из фонтанчика с кнопочкой. Если тебя еще не поймали и за шиворот не отправили на берег, можно было постоять немного у двери котельной и послушать, как ревут форсунки, распылявшие мазут, или поглазеть через дверь со стеклянным окном в машинное отделение – все ли там блестит как надо. Ясно, что после такой суровой инспекции корабли могли спокойно уходить в рейс.

На главной улице Затона шел куда-то с деловым видом комсостав в парадных отутюженных мундирах из благородной черной ткани с золотыми нашивками и в белых фуражках и с золотой же кокардой – красивее формы я не видел. А уж в самой Уфе, у парадных дверей Бельского речного пароходства (что на углу улицы Ленина и бульвара Ибрагимова) комсостав роился, как золотые пчелки возле летка своего улья.

Посещение школы в весенние майские дни становилось невыносимой пыткой. В каждом дворе пацаны играли в чику или ножички. Девочки старательно прыгали в «классики». Те, что постарше гуляли вечером по «проспекту». Мальчики соответственно кучковались по двадцать – тридцать особей и устраивали «махлу» двор на двор или улица на улицу. Все это не мешало мирно сидеть днем за соседними партами в школе.

В общем «весна идет – весне дорогу!»

Источник:

Ишмуратов, Ф. Времена года. Из цикла «Затонские хроники». Весна [Текст] : [«Белорецк» – небольшой трофейный немецкий паровой катер] / Ф. Ишмуратов // Бельские просторы. – 2018. — № 1. – С. 4 – 6.