О тех, кого помню и люблю (Еськин)

В год 70-летия Великой Победы хочу рассказать о людях, которые, сами того не зная, ковали эту Победу. Их уже нет с нами, но мне выпало счастье знать их и жить рядом с ними.

Голгофа Ивана Еськина

Белоречанин Иван Яковлевич Еськин, уроженец Пермской области, принадлежит к числу тех советских солдат-фронтовиков, о которых Виктор Астафьев когда-то написал повесть «Прокляты и убиты».

– В армию меня призвали поздно, почти в двадцать два года, – вспоминает Иван Яковлевич. – До этого повестки я получал несколько раз, да все врачи браковали. Я ведь после пятого класса сразу пошел в колхоз работать. В те времена, особенно в деревне, не особо церемонились с законами. Вот в двенадцать лет я уже на ферме и вкалывал. Что делал? А что заставляли, то и делал. И однажды, наверное, лишку чего-то поднял, у меня и выскочила грыжа. Сделал мне сельский фельдшер операцию, да, видно, неудачно. Через несколько месяцев я снег на той же ферме чистил, поднял лопату да так с ней и сел. Увезли меня в Пермь, там второй раз зашивали. Удачно обошлось, перед самой войной я уже в рыболовецкой бригаде работал, тоню тягал. А это дело грубое, силы требует немереной.

В начале 1942 года Иван вместе с другими земляками получил повестку и оказался в Нытве, небольшом райцентре Пермской области. Здесь его определили в учебный пехотный батальон. Условия были почти такие же, как описывает Виктор Астафьев в своей повести: тот же лютый холод, голодновато, обмундирование не ахти. В таких условиях рядовой стрелок Иван Еськин учился бить врага. Главным оружием были деревянные макеты винтовок с деревянными же штыками, которыми надо было с криком «ура!» поражать соломенные тюфяки.

– «Настрелялись» от души! – грустно говорит мой собеседник и на минуту задумывается. Видимо, что-то вспоминает из своего далекого прошлого.

Второго февраля того же 1942 года выпускников батальона погрузили в традиционные «телячьи» вагоны и куда-то повезли. Ехали долго, зачастую без меры стояли в чистом поле. Наконец остановились окончательно. Когда выгрузились, Иван увидел, что в этих краях, куда они прибыли, уже пахло весной. Примерно так же, как у него дома, на Урале, в начале апреля. Не успел оглядеться, как все вокруг зашевелились, забегали. Откуда-то появились офицеры со шпалами в петлицах: «Собирайтесь в маленькие группы и уходите кто куда может!» Иван сначала не понял, как это – кто куда? Они же воевать приехали! Но видя, как все бросились к ближайшему лесу, последовал их примеру.

– А что было делать? У нас же никакого оружия не было. Еще не успели получить, – тихо говорит Иван Яковлевич. – А тут, оказывается, немец прет…

Вечером того же дня он вместе с сотнями других таких же бедолаг уже под конвоем тех же немцев шел неизвестно куда. Для начала привели в белорусский город Борисов. Разместили несчастных в бывших казармах, где совсем недавно квартировали советские войска. Условия были страшные, кормили ужасно, воду давали какую-то ржавую.

Вскоре Еськин заболел брюшным тифом и решил, что это конец. Лечить подобных ему пленных немцы не считали нужным, очевидно, рассчитывали за счет таких случаев уменьшить себе работу. Бывало так: упал человек – тут же подходил охранник и расстреливал.

Ивану повезло, он выкарабкался. Хотя, если бы знал, что его ждет впереди, может, и не стал бы держаться за жизнь. После Борисова началось его долгое скитание по лагерям. Побывал в Минске, потом в Молодечно, прошел всю Польшу. И все пешком. Лагеря были разные и в то же время одинаковые. Везде плохо кормили и заставляли много работать. В один из дней 1943 года узники лагеря, в котором был и Еськин, пересекли польско-германскую границу. Это было началом долгого пешего пути через всю Германию. Конечным ее пунктом оказался очередной пункт содержания военнопленных аж на самом берегу Северного моря.

Вместе с Иваном Яковлевичем мы долго всматриваемся в карту, на которой помечены крупнейшие концентрационные лагеря. Мой собеседник молча вслушивается в названия, которые я зачитываю ему. Наконец утвердительно кивает: это он, Вильгельмхафен. Небольшой городок на северо-западном побережье Северного моря. В нем пленнику Еськину и предстояло провести долгих два года. Интересуюсь, чем занимались узники.

– Как чем? – изумленно смотрит на меня Иван Яковлевич. – Строили дороги, заготавливали дрова, выполняли другую многочисленную работу.

Там, говорит Еськин, он на всю жизнь наелся турнепса. В один из весенних дней 1945 года военнопленных привели на берег моря. Там у пирса стоял большой корабль. Прибывших по узкому трапу загнали на судно. Иван выглянул за борт и увидел, что со стороны носа и кормы прямо у бортов висели мины. Потом он будет свидетелем того, как ночью кто-то из пленных попытается спрыгнуть с корабля и окажется жертвой тех самых мин. Здесь они пробыли несколько дней. Было видно, что немцы почему-то нервничают и постоянно оглядываются на берег. А однажды охранники неожиданно начали стягивать с себя подсумки с патронами и бросать в море. А потом вдруг у трапа остановилась легковая машина. Из нее вышли люди в незнакомой форме и потребовали, чтобы их пропустили на корабль. Охрана безмолвно подчинилась. Приехавшие разоружили немцев и куда-то их отконвоировали.

– Потом американцы, а это были они, высадили нас с корабля и собрали на берегу – свобода! Вскоре подошли большие армейские машины. Мы погрузились в них, и американцы довезли нас до Эльбы, где и передали представителям советских войск. А потом был пятидесятидневный путь пешком – снова через всю Германию, но теперь уже на восток.

– В конце концов мы пришли в Брест-Литовский, – рассказывает Иван Яковлевич. – Там нас посадили в эшелоны и повезли в СССР. Наш поезд в конце концов остановился в Запрудовке – станции в Челябинской области на границе с Башкирией. Там я получил направление в Белорецк, в котором и оказался летом 1945 года. Город встретил вчерашних военнопленных не особенно ласково.

Поселили вновь прибывших в бараках на Мокрой поляне. Потом направили на сталепроволочный завод. Подводили к цехам, и старший командовал: «Пять человек сюда. Десять человек в этот цех». Ивана Еськина определили в третий цех, в котором он и проработал канатчиком почти тридцать лет.

– И никуда не вызвали потом?

– Вначале, с год наверное, не раз приглашали в отделение НКВД. Следователи дотошно все расспрашивали, а потом отстали. Никак не наказали. Правда, наградами меня почему-то все время на работе обходили, хотя постоянно и нормы выполнял, и дисциплинированный был, – как бы недоумевает Иван Яковлевич.

После работы канатчиком, где он получил производственную травму, Еськин еще семнадцать лет отслужил во вневедомственной охране. Таким образом, у него почти полвека трудового стажа. За эти годы он обзавелся семьей, двумя детьми, несколькими внуками и правнуками. Когда мы прощались, я спросил его, часто ли ему снятся годы, проведенные на чужбине.

– Никогда, – ответил он. И улыбнулся: – Вот свою канатку – да, часто вижу. Все родному заводу помогаю план выполнять.

Фронтовика Ивана Еськина не стало три года назад.

Источник:
Еськин, И. Я. О тех, кого помню и люблю : [беседа с ветераном Великой Отечественной войны И. Я. Еськиным / записал А. Урцев] / И. Я. Еськин. – Текст : непосредственный // Белорецкий рабочий. – 2015. – 2 декабря. – С. 6.