Ржанов Михаил Ильич

Пулемётчик из Авзяна

Участника войны и художника Михаила Ржанова я знаю с 70-х годов прошлого века по работе в строительном тресте. Однако фронтовика со столь насыщенной биографией встречать не приходилось. Обидно также, что такие захватывающие истории услышать пришлось только сейчас.

– Не люблю я про войну рассказывать. Столько всего было, – отнекивается Михаил Ильич. – Дважды расстрелять хотели, а тогда это было очень просто.

– Так расскажите, Михаил Ильич!

– Ну слушай. Стояли мы где-то на западе Украины… – бывший пулеметчик замолчал, стараясь вспомнить название области и дату. – Все детали помню, а во времени путаться стал. Кажется, был сентябрь. В окопах вода холодная выше щиколотки, а где и по колено, а мы в обмотках. Ноги от воды уже как деревянные были. У меня зрение тогда было 125 процентов, за 400 метров лампасы у немецкого генерала мог рассмотреть. Я и сейчас здоровым глазом свою Шуру на фотографии в деталях вижу, – Ржанов кивает на семейный портрет на другой стене. – Видишь, у нее кружевной воротничок, какие были еще до войны. Александра у меня тоже авзянская. В 48-м домой приезжал в отпуск, и мы с ней повстречались. В 1951 году у нас Людмила родилась, а в 1959-м Ольга.

– Ну и что там за генерал?

– Со свитой офицеров вдоль траншеи своей ходил да у костра сидел. Я и пулеметный прицел уже поставил на это расстояние, чтобы, значит, когда в атаку пойдем, первым делом их накрыть. А ротный командир за ними в бинокль наблюдал. Но разобрало меня уговорить его: давай, говорю, сниму его из карабина. Да отстань, отмахивался он от меня. А приказ был тишину держать. Даже не разговаривать, чтобы немцев перед атакой не беспокоить. Ну, в конце концов, сдался ротный. Ладно, говорит, двоих не расстреляют. Бери карабин, стрельни! Я подождал, когда немец от костра поднялся в полный рост и выстрелил. Он и свалился. Что тут началось! По траншее вдруг набежали старшие офицеры: кто стрелял?

– Ну я! – взял на себя ротный.

– Как ты! Не может быть! Говори, кто стрелял!

Вертеться дальше некуда: вот, старший сержант, – показали на меня. Тут полк в атаку пошел, станцию в тот же день взяли, а нас – на разборку к командиру полка. Полковой меня схватил за грудки, пистолет из кобуры: «Застрелю!» – кричит. И тычет в меня стволом, чуть было не выстрелил. Представь, я же еще практически пацан был. Стою, слезы ручьем. Ремни с нас сняли, с ротного погоны сорвали. Это уже потом все узнали, что я генерала из ставки Геббельса подстрелил, и нас отпустили. Другой ротный потом говорил: девчонка-снайпер пуляла по нему четыре раза из укрытия, из оптики с глушителем, да не попала. Она и сама призналась, что видела всё: «Я не попала. А кто-то, не знаю кто, с первого выстрела уложил». Вот так было, – ветеран замолчал, справляясь с одышкой.

– Батальонный комиссар у нас был из Дуванского района, по фамилии Комиссаров. Он и говорит: «Будет тебе, Ржанов, орден Красной Звезды за этого генерала!» Представил, меня, значит. Не обманул. И что ты думаешь? В строевом отделе писарь сидел Андреев, через него все документы ходили. После Победы, в первую демобилизацию, считай, через два года после этого, он уже на вокзале распахнул шинель и показал солдатам грудь, как у Рокоссовского, полную орденов и медалей: «Скажите Ржанову, вот его Красная Звезда!» Много чего было, книгу писать можно, да только теперь уж и читать никто не будет.

Старый солдат, опираясь на палочку, поднялся, чтобы выключить надоевшее радио.

– Телевизор не смотрю. Глаза сразу болеть начинают. Да и нервы не выдерживают слушать про Донбасс, Украину… Золотая Украина! Кормила всех одинаково, а теперь там друг друга бьют!

– А второй раз за что расстрелять хотели? – интересуюсь я.

– В Чехословакии тогда первая после войны заваруха была. Меня поставили размножить карты для всех 12 полков. И вот… долго рассказывать, куда-то делись две карты. Из Москвы их прислали для передислокации войск, на них штемпель стоял «Совершенно секретно!» Собрали писарей-комсомольцев из всех полков. Долго искали, да так и не нашли. Ну, нас двоих с товарищем и посадили под следствие, пытались пришить нам шпионаж. Стакан воды и кусочек хлеба в день – и каждый день на допросы. Расстрел нам светил. И вот на восемнадцатый день приехал капитан-картограф с четырьмя помощниками, которых ждали с Дальнего Востока. Он быстро нашел эти карты. Нас и отпустили. А сколько пережил тогда, разве расскажешь? Не везло мне тогда, – махнул рукой ветеран.

– А в Белорецке вы сразу к строителям пришли трудиться?

– Нет, сначала я на заводе разметчиком поработал, а потом в кинотеатре афиши рисовал. Работа хорошая, и коллеги уважали, но зарплата всего 500 рублей – очень маленькая по тем временам. Кинотеатр «Металлург» тогда только построили. Оркестр в фойе играл, – музыканты в Россию из Китая вернулись. В кинотеатре еще отделка шла, кино смотрели на узком экране. Директор и говорит: «Давай сделаем широкий экран!» Позвали двоих мастеров из Уфы, нашли льняное полотно, сшили из него большой экран и дали мне задание подобрать краску. Я купил олифы, две тысячи яиц, тысячу баночек зубного порошка – помнишь порошок в коробочках? Всё перемешал и этим составом мы покрыли полотно. Ты бы видел, какой белый и блестящий вышел экран! И вот нашлась одна в коллективе, начала письма в горком писать на директора Скурлатова. Его стали вызывать: куда остатки краски девал? Быстро человека довели до сердечного приступа, он и умер. Через некоторое время и я ушел в строительный трест, работал там художником до выхода на пенсию.

– Внуки вас не забывают?

– Да, помогают. Видишь, дверь новую привезли. У меня трое внуков и трое правнуков.

В эти дни ветерану войны, белорецкому художнику Михаилу Ржанову исполняется 90 лет. Мы поздравляем фронтовика с юбилеем. Здоровья вам, Михаил Ильич!

Источник:
Ржанов, М. И. Пулеметчик из Авзяна : [беседа с участником Великой Отечественной войны М. И. Ржановым / записал Л. Швец] / М. И. Ржанов. – Текст : непосредственный // Белорецкий рабочий. – 2015. – 4 марта. – С. 1, 3.

Праведный гнев во имя победы

Михаил Ржанов родился в 1925 году в посёлке Нижний Авзян, в большой крестьянской семье. Когда в 1937 году скончался отец Михаила, его мать вынуждена была оставить троих детей и податься на заработки, уехав на сплав леса. Михаил, которому тогда исполнилось пятнадцать лет, остался в семье за старшего.

– О начале войны мы узнали из репродуктора, который отец когда-то привёз из Белорецка, – вспоминает Михаил Ильич. – Страшно, конечно, было, а что делать не знали. Я решил, что надо продать свои учебники, купить на вырученные деньги еды и податься на реку Белую, в старые землянки золотодобытчиков. Считал, что на реке мы сможем прокормиться. Спустя какое-то время, мой друг Пашка Белов предложил плыть на плоту в Бурзянский район, пока стоит высокая вода. У нас там жили родственники отца, и, подумав, я согласился. Но, когда мы, наконец, приплыли на место, нас забрали в милицию и отправили домой. Вскоре из леспромхоза Верхнего Авзяна пришло распоряжение о создании молодёжных бригад лесорубов. Было создано три бригады: две работали в колхозе, а третью, которая валила мачтовый лес, разделили на звенья. Меня назначили звеньевым. В январе 1943 года мы получили звание «Ударное звено», а в феврале прораб прямо на делянку принёс нам повестки на фронт.

13 февраля 1943 года Михаил Ржанов и 27 его односельчан прибыли на призывной пункт Райвоенкомата Белорецка, где их распределили по взводам и отправили в Уфу, а оттуда — в Тоцкие лагеря, где формировались фронтовые роты.

– 12 марта приняли присягу, – рассказывает ветеран войны. – Началась подготовка маршевых фронтовых рот: строевые, тактические учения, стрельба. И уже тогда я не расставался со своим надёжным «другом Максимкой» – пулемётом «Максим». Осенью 1943 года наша дивизия передислоцировалась в Харьков. Учебный полк, в котором я служил, разместился в городе Змиев (30 км от Харькова), а наш батальон – в селе Соколово. Первый бой почти не запомнился. Долго шли логом через небольшой лес. Вышли к селу на левый фланг. Здесь уже шёл бой. С нами были «старики», и кто-то из них сказал: «Ну, ребята, хана нам!». Ротный его тут же одёрнул: мол, не пугай «молодняк». Страшно не было, зато появилась какая-то бешеная злость: «Бей поганых фрицев!». Отбили первую атаку. Тут же перегруппировались.

Михаил Ильич признаётся, что, конечно же, помнит каждый бой и ранение в одном из них, которое по счастливой случайности не стало смертельным.

– Сестра Лиза, когда провожала меня на фронт, дала с собой гребешок, – продолжает фронтовик. – Я его во внутреннем кармане носил. Когда рядом разорвался снаряд, осколок ударил в гребешок, пробил его и прошёл от сердца в полутора сантиметрах. Контузило, конечно, сильно, но после госпиталя я всё равно вернулся на фронт. Запомнился последний бой в Чехословакии, наверное, потому, что был последним. Уж больно он был «тянучим». Отбивали одну атаку за другой. На левом фланге убили пулемётчика, и командир отправил нас туда. «Косили» немцев, что было сил. На войне ведь страха нет, есть только «гнев праведный»: либо ты его, либо он тебя. Не дай Бог никому пройти тот путь, который прошли наши солдаты!

О том, что кончилась война, мы узнали вечером 9 мая. Наш полк стоял тогда в 18-ти километрах от Праги. Я никогда не забуду этого момента! В первые секунды на всех словно столбняк напал: мы хоть и знали, что победа уже близко, но не верилось. А потом радость была такой, что словами не выскажешь!

Источник:
Ржанов, М. И. Праведный гнев во имя победы : [беседа с ветераном Великой Отечественной войны М. И. Ржановым / записал А. Шабанов] / М. И. Ржанов. – Текст : непосредственный // Металлург. – 2016. – № 18. – С. 2.